Один современный, глубокоуважаемый, в том числе и мною, пастырь, человек глубоко духовный, задавался вопросом, почему этот день, день празднования новомучеников и исповедников Российских, не является государственным праздником в нашем Отечестве, это было бы совершенно справедливо.
В каком-то смысле они являются нашими современниками, поскольку именно в годы большевицкого лихолетия, в пределах революционных безумств, последующих терроров, которые последовательно развязывались с целью уничтожить наш православный народ, большая часть их приняла мученический венец и страдания, и всему этому мы в определенном смысле являемся свидетелями, потому что во многих семьях есть небесные покровители, составляющие собор празднуемых ныне святых. Есть и в этом храме люди, чьи деды и прадеды стали мучениками за Христа в то страшное лихолетие, когда они не устыдились, не посрамились, не убоялись, а твердо исповедовали себя христианами. Тогда, когда за одно лишь наименование себя христианином и признанием себя верующим, человек тем самым подписывал себе расстрельную статью, они безбоязненно, не стыдясь и не страшась, в то время, когда многие устыдились, убоялись, отреклись от Христа, они же приняли мученический венец, не только без страха и ужаса, с которым, конечно же, каждый человек при приближении смерти сталкивается, а с благодарностью и пасхальным ликованием.
Невозможно исчислить поименно тех людей, память которых мы сегодня чтим и прославляем, это совершенно невыполнимая задача, а уж говорить о каких-то подробностях их жизни немыслимо и невозможно даже в пределах нескольких дней, а потому мы сегодня даже не берем на себя такового дерзновения. Просто в силу сказанного хочется привести очень известный пример из тех далеких двадцатых годов, когда в Сибири были собраны несколько десятков священнослужител
Всех их свезли на опушку какого-то близ лежащего леса и заставили копать собственную могилу, что психологически еще более и более должно было бы повергнуть в страх и ужас тех, кто должен был через несколько часов принять эту мученическую смерть. Но к удивлению палачей, на лицах этих священников не было страха, они не угодили палачам, тем, чтобы у их сапог умолять и просить о пощаде, ничего подобного палачи не увидели, а увидели напротив ликование и радость. Все эти священники едиными усты, быть может, не столь стройным хором пели пасхальные песнопения, они прославляли Христа, воскресшего из мертвых, а потом, когда яма было вырыта, тогда каждого из них ставили у края этой братской могилы в буквальном смысле этого слова, и ко лбу каждого из них подносили наган, спрашивая, предоставив выбор: если со Христом остаетесь своим, то сгинете и сгниете в этой яме, а если же оставите свои заблуждения и свое мракобесие, тогда сможете живыми выйти отсюда, — такой был предоставленный выбор. Каждому приставляли ко лбу пистолет и спрашивали, есть Бог или нет? Не один из них даже в мыслях не подумал, о том, чтобы сказать, что Бога нет, все они, естественно, приняли мученический венец и те, которые обещали, что эти «мракобесы» сгниют в этой яме, глубоко ошиблись, потому что память этих священников, мучеников, страдальцев, она сегодня чтится и прославляется. Быть может, известны имена некоторых из них, а быть может имена кого-то из них забыты в силу скудной и ограниченной человеческой памяти, но вместе с тем в соборе, в сонме ведомых и неведомых страдальцев Христовых, мы чтим и их святую память.
И напротив того, где те, которые глумились и издевались, которые унижали и пытались втоптать в грязь в лице этих священников и прочих верующих христиан имя Христово, кто их помнит? А если и вспоминают какие-нибудь дотошные историки их имена, то мы с брезгливостью эти имена читаем или произносим, и поистине, по слову псалмопевца «память их погибла с шумом», и они уже давным-давно сами сгнили и истлели, и если и остались в памяти людской, то только лишь недобрым, лихим словом можно вспомнить тех иуд, убийц и беззаконников, которые уничтожали Церковь Христову.
А память этих страстотерпцев, страдальцев, мучеников, исповедников, она и до днесь и во веки будет наполнять сердца людей верующих и лишь находящихся на пути к вере, удивительным примером стойкости, мужества, и безприкладного упования на Христа и Господа. Они не утратили и не потеряли ничего, оставив ради Христа свою жизнь, а напротив приобрели венцы нетленные и Царство, неоскудеваемое любовью и блаженством, ибо это Царство Бог уготовил любящим Его.
Как я уже сказал, сложно совместить две этих темы, тему с одной стороны по-человечески очень скорбную и трагичную, потому что мы сталкиваемся с мученической смертью миллионов людей, ибо этими цифрами исчисляются жертвы того страшного геноцида, который был развязан по отношению к нашему с вами народу, и сегодняшнее Евангельское чтение.
Но не сказать о святых новомучениках даже самого малого невозможно и немыслимо, но и в равной степени немыслимо и невозможно сегодня не затронуть Евангельское повествование, которое было предложено вашему боголюбию за сей Божественной Литургией, поэтому все же позволю себе оставить первоначальную тему и вернуться к сегодняшнему Евангельскому благовестию.
Мы сегодня слышали с одной стороны, удивительную, наполненную глубочайшей надеждой и упованием, Евангельскую притчу, с другой же стороны, мы слышали очень страшные слова, пред судом которых мы все сегодня с вами находимся. Наверное, не стоило бы подробно пересказывать сегодняшнее Евангельское повествование, поскольку оно почти наизусть известно каждому здесь присутствующему, но было бы странным, если бы мы с вами только лишь поверхностно коснулись неких элементов того, что нам было предложено, не углубляясь в самую сердцевину сегодняшних Божественных глаголов. Если бы это не имело принципиального и краеугольного отношения к нам, Церковь вряд ли бы из года в год предлагала одни и те же, казалось бы, выученные нами Евангельские отрывки, но поскольку это касается каждого из нас, и это неувядаемо, это всегда будет современно, и это всегда будет касаться каждого из нас, мы должны об этом с вами постоянно помнить и говорить.
Мы вновь сегодня с вами слышали об отце, у которого было два сына, младший из которых буквально вытребовал у отца когда-то ему следующую часть наследства. Мы много раз об этом с вами говорили, но нельзя умолчать и сегодня, какая чудовищная, черная неблагодарность кроется в поведении младшего сына, который подходит к живому, еще полному сил отцу и говорит: Отец, тебе не кажется, что ты зажился? старик, не пора ли рассчитаться с нами. Я нарочито утрирую тот краткий диалог, который мы сегодня слышали в Евангелии, но за этими краткими словами мы вполне угадываем именно такое поведение, то есть он, этот молодой человек, полный жизни, энергии, жизненной похоти, которая вовсе не ограничена рамками домашнего благополучия и семейного счастья, говорит отцу: «Отдай мне то, что мне по праву принадлежит, то, что я после твоей смерти должен получить, мне некогда ждать, когда ты издохнешь, мне жить хочется!» Примерно так он говорил. Вот сейчас и теперь отец мог прогнать прочь своего неблагодарного наследника, но он ничего этого не сделал. Сокрушаясь в своем сердце, он действительно разделил, хотя даже юридически мог этого не делать, потому, помните, что апостол Павел говорит: наследник только тогда вступает в свои права законные, когда умирает тот, кто наследствует. А до тех пор, пока не наступила смерть владеющего этим имением, никто, даже самые прямые наследники не имеют никакого право на это наследство.
Однако же, отец все это прекрасно зная, разделил имущество и отдал ту часть, которая действительно по праву принадлежала младшему сыну.
Какие страшные слова, если вдуматься, когда мы начинаем говорить о своих правах, о том, что мы имеем какое-то право на что-то. Так вот по праву принадлежащее он отдал своему младшему сыну, который не преминул тотчас же, взяв свои деньги, бежать прочь из дома, как от некоего огня, для того чтобы пропить, прогулять, проблудить, прожечь, эти деньги.
Действительно, у него было очень много друзей, это вполне понятно и знакомо, когда у тебя есть деньги и ты ведешь такой беспутный, развратный образ жизни, конечно же, тебя будут окружать многие и многие любители пользоваться твоею мнимою щедростью, когда ты направо и налево будешь разбазаривать не тебе принадлежащее. Отец потом и трудами стяжал это богатство, а ты-то чем его приобрел, только стяжал право наследника. Вот, пока были деньги, щедро рассыпаемые вокруг и везде, были и друзья, когда деньги закончились, а они имеют свойство, прекрасно известное каждому из нас, быстро заканчиваться, тем более, если человек ведет такой образ жизни, и вот тогда, конечно же, пропали и все те друзья по одной простой причине, потому что они поступали с этим человеком по тем же самым законам и принципам, по которым сам он поступил по отношению к своему отцу. Ведь чем ему интересен и дорог был отец, только лишь тем, что он был источником какого-то дохода. Когда он получил свое от отца, отец тотчас час же перестал существовать в его жизни, он тут же о нем забыл. Теми же законами возвращается и к нему та псевдоверность его многочисленных друзей и подруг, которые еще вчера клялись и божились в верности и вечной дружбе, потому что он-то был им интересен отнюдь не потому, что он был такой блистательный молодой человек, а прежде всего тем, что его карманы были набиты золотом, они были интересны им. Когда этих денег не стало и он никому, ровным счетом, не стал интересен.
И вот тогда-то он очнулся, еще не очнулся, мы забегаем вперед с вами, он увидел, что он никому не нужен, что карманы дырявые и пустые, друзей нет, не у кого даже на краюху хлеба гроша ломаного занять, а как говорят голод не тетка, и он был вынужден нанятся пастухом-свинопасом и пасти свиней у одного богатого человека, живущего в этом городе. Мы слышали об этом ужасе сегодня, что он пытался рожками утолить голод. Рожки это такое, знаете, растение в Палестине, с плодами, подобными плодам акации. Будучи на Святой Земле, я видел эти рожки, о которых упоминается в Евангелии, их обрывали, размачивали в воде и кормили домашних животных. Так вот он желал, как сказано в Евангелии, хотя бы этими рожками утолить свой голод, но даже и этой возможности ему не предоставляли. Он претерпевал страшные мучения, а кроме всего прочего, ему, наверняка, было с чем сравнить: еще так недавно он пил, ел, веселился и услаждался всем тем, что требовала его плоть, а сейчас с этими свиньями он чавкает из одного корыта. Какой позор, какое унижение.
И вдруг, как говорится в Евангелии, он пришел в себя. Какое точное, поразительное выражение, «он пришел в себя». Если мы с вами обратим эти слова внутрь нашего человеческого обихода, то, как правило, мы их произносим, когда человек теряет сознание, находится в коме, и вдруг приходит в себя. Говорят, он пришел в себя, он очнулся! Понимаете, вот это произошло с блудным сыном — он пришел в себя. Сколько нужно было претерпеть, чтобы прийти в себя, очнуться от этого страшного состояния спячки, этого опьянения. Пьяница тоже может прийти в себя, до беспамятства напившийся так, что растормошить невозможно, который кроме мерзости, скверны, ничего другого не может предложить окружающим и вдруг, он пришел в себя, очнулся от того ужасного опьянения, в котором был.
Этот блудный сын пришел в себя и, очнувшись, он ужаснулся тому, где он, с кем он и что он здесь делает. У моего отца, — говорил он, — последний раб вдоволь хлеба ест, а я его сын, наследник, с этими свиньями лакаю из одного корыта. Подумал и сказал: пойду, вернусь к отцу моему без всякой надежды, что я могу вернуться в прежнее мое достоинство, пускай буду последним рабом и скажу своему отцу: отче, я согрешил пред небом и пред тобою, я недостоин называться сыном твоим, пусть стану последним из наемников твоим. И вот тоже очень важный момент, который трудно переоценить, в Евангелии написано — «подумал, встал и пошел». Мало того, чтобы мы осознавали себя крайними грешниками, надо встать и идти. То есть, мало того, чтобы размышлять, какой я мерзавец и негодяй, осознание себя грешным и беззаконным это только лишь начало пути. Но нужно не только оставаться в этом умозрении, а прежде всего встать и идти ко Отцу, потому что Он ждет.
Мы знаем с вами последующие события этой удивительной Евангельской притчи. Отец, который был на другом конце этого повествования, мы не знаем где, как далеко ушел его блудный сын, слышали лишь одно, что он скитался в стране далече, но все эти годы отец наверняка не переставал высматривать его, глядя на ту дорогу, по которой сын ушел много лет назад. И вот когда он увидел, что там где-то что-то отдаленно напоминающее его, не столько увидел, сколько сердцем своим исстрадавшимся, в клочья изорвавшимся, он почувствовал его возвращающегося и первый бросился к нему. И когда тот увидел отца, старика, который вот так бежит ему навстречу, он упал на колени и начал свою покаянную речь: отче, прости, ибо я согрешил на небо и пред тобою! Но отец этого ничего не слышит, потому что все эти слова, не только чтобы просто слова, но, по крайней мере, потому, что свершилось самое главное — он вернулся, он своим поступком явил и засвидетельствов
Даже не в этом нуждался отец, чтобы мы сказали какие-то правильные унижающие нас слова, иногда мы как-то утрируем и совершенно искаженно это воспринимаем, не это Богу нужно, чтобы мы какую-то формальность исполнили, подошли на исповедь и пробормотали несколько каких-то обыденных, заученных наизусть грехов, от которые наша жизнь абсолютно не меняется, Богу другое нужно, Господу сердце наше нужно, кающееся, исстрадавшееся, изболевшееся грехом. И вот тогда происходит чудо этой удивительной встречи, когда Отец небесный встречает всякого, обращающегося к Нему, и потому не нужно даже особых каких-то пояснений, поскольку прозрачна сегодняшняя притча, говорящая не просто о какой-то семье, там где-то живущей, о неблагодарном сыне, а о Боге и о каждом из нас.
Но мы знаем с вами, что эта радость, которая наполнила этот дом, потому что, как сказано в Евангелии, больше бывает радости об одном кающемся грешнике, чем о девяноста девяти праведниках, этот дом наполнился радостью, торжеством, ликованием, песнями. Этот дом давным-давно забыл, что такое радость и праздник, эти окна, наверняка, никогда не освящались каким-то праздничным событием, а сейчас этот дом возрадовался и возликовал, потому что отец повелел приготовить пир, вернуть и облечь этого сына, блудного, измызганного, грязного, замерзшего, голодного, облечь в лучшую одежду, в его первую одежду.
Я неоднократно обращал ваше внимание на разницу между русским и славянским текстом. В русском переводе написано, что лучшую одежду отец повелел одеть на него, а по-славянски, мы слышали сегодня, более точно сказано, отец повелел одеть его в первую одежду, в том смысле первую, что она была той самой, когда он еще был в этом доме наследником и этим самым он подчеркивает, что он не в число рабов возвращает своего блудного сына, а возвращает его в прежнее, наследственное, сыновнее достоинство и повелевает возложить на его перст кольцо, которое является в то время символом наследственной власти, он наследник. И Бог не желает никаких других отношений с нами, кроме тех, которые Он Сам создал, призвав нас из небытия к бытию.
Мы говорим в молитве, и никто более, кроме существа, именуемого человеком, так не может и не способен обращаться к Богу, как мы говорим Ему: Отче, наш. Мы называем Его Отцом и, следовательно, мы называемся Его сынами и дщерьми, никаких других отношений, отношений хозяина и раба, Бог с нами не желает, только лишь отцовские и сыновние. Вот именно поэтому он облекает своего сына в прежнюю одежду и возвращает ему ту некогда утраченную степень сыновства и наследства.
Но мы знаем с вами, что это Евангельское повествование не завершается, потому что еще одно принципиально важное обстоятельство затрагивается сегодняшним Евангельским чтением. Это возвращение другого, того верного, преданного, старшего сына, который все эти годы был в отцовском доме, и, как он сам о себе сказал, работал, трудился и даже не помышлял, чтобы отец ему чего-то малого дал, чтобы он пошел и повеселился со своими друзьями. И вот он, возвращаясь в свой дом, вдруг увидел праздник и радостные песнопения, пляски, ликовствования. Откуда бы взяться всему этому в доме, ведь в доме печаль установилась на многие и многие годы, и только лишь одна могла быть причина, отчего радость вновь вернулась в этот дом.
И он прекрасно понимал, что является причиной этой радости. Наверняка он в глубине своего сердца всегда мучился и томился самой мыслью, что вдруг, когда-нибудь, этот неблагодарный, младший сын вернется, и тогда все изменится, и все что по праву и без остатка принадлежало ему, старшему, придется вновь делить с младшим, потому что отец-то милосердный и долготерпеливый, и всепрощающий. С этими помыслами, наверняка, он и прожил все эти годы, и здесь он не ошибся в своих самых страшных чаяниях, потому что в доме был праздник и радость и он, как об этом удивительно точно говорит Евангелие, не зашел в дом, он не захотел в него зайти и только лишь одного из пробегавших слуг подозвал к себе и спросил о причине этой радости. Тогда радостный и ликующий слуга сказал: как, ты еще не знаешь, ты не слышал, что брат твой вернулся домой, а отец приготовил пир, зайди и порадуйся!
Слуга, как, казалось бы, приглашает того, кто выше его, но тот не желает войти в дом отца своего, тогда отец, услышав, что сын старший вернулся, он сам спускается из дома к нему навстречу и говорит ему о том, что брат твой вернулся, войди, обними его, возликуй, возрадуйся этому событию. На что тот стал укорять и упрекать отца, говоря ему обидные, колкие, очень больные слова, говоря: «Я ведь всю жизнь тебе трудился, я ведь малейшего не нарушал и всего заповеданного и принятого в этом доме, а ты и малого мне не дал, козленка мне не дал, чтобы я со своими друзьями порадовался, а когда этот твой сын, — заметьте, какие страшные слова произносит этот старший сын, — когда этот твой сын вернулся, ты ему пир уготовил». Он не говорит «мой брат», не желая назвать своего брата, братом, а лишь сыном своего отца, этим самым он отрекается не только от брата, но и от отца своего. И тогда любящий, милующий, оживший к жизни отец, потому что все эти годы ждал и чаял возвращения своего младшего сына, говорит ему с таким каким-то легким укором, мы его как-то угадываем и прочитываем в Евангелии: «Сын мой, ну неужели ты не понимаешь, что все, что в этом доме есть — это твое, неужели за все эти годы ты не понял главного, неужели ты работаешь мне ради того, чтобы потом этим всем овладеть».
Тогда какая разница между старшим и младшим: тот нетерпеливый пылкий юноша, тут же потребовал своего: «Отец, давай сейчас», а тот старший — расчетливый, холодным рассудком все просчитавший, подумал: «Ничего-ничего, ушел – поделом, мне больше достанется, отец скорбит, плачет — скорее в могилу сойдет». Это тоже можно прочитать в поведении старшего сына, а можно отказаться от такого рассуждения.
По крайней мере, отец говорит ему: «Ну неужели ты не понимаешь, что все это и так твое, что совершенно другим переживанием сейчас нужно жить — брат твой, — заметьте, он опять ему говорит, не сын мой, а брат твой, — вернулся, он был мертв, а теперь ожил, он был пропащий, а теперь нашелся, об этом нужно радоваться и возвеселиться».
Вот на этом заканчивается сегодняшнее Евангельское повествование, такое глубокое по своему значению, неисчерпаемое, неисследимое, как некий глубокий источник из глубины недр земли бьющий и утоляющий жажду всякого, припадающего к нему, и поэтому сколь бы мы не говорили бы об этом, сколько бы раз не пользовались этим удивительным Евангельским образом, он никогда не померкнет и не перестанет для нас с вами существовать, поскольку это о нас с вами говорится.
Мы с вами можем увидеть себя и в образе младшего и старшего сына, потому что мы, к сожалению, и теми дарами, которыми от Бога наделены были, распорядились бездарно. Как часто в нашей жизни мы сами сожалеем о том, как безвозвратно мы все разбазарили и расточили, и напротив того, когда мы видим обратную перспективу и оказываемся на стороне некоего мнимого праведника: вот в храме стоим, себя наверное считаем лучше, чем другие, считаем уже спасенными и порой на других людей, скажем, каких-нибудь пьяниц, распутников, воров, людей какой-нибудь безнравственной жизни, свысока смотрим.
А ведь нас Господь учит другому, не тому, чтобы мы этого человека презирали. Мы грех должны ненавидеть, это совершенно очевидно. Святые отцы нам говорят, что мы должны уметь разделять человека, как образ Божий, и грех, который заразил его. Это все равно, что человека отождествлять с болезнью, которая его постигла. У человека, например, онкологическое заболевание, а мы всю свою злобу вымещаем на него: ах подлец, ах ты негодяй, как ты мог заразиться этой страшною болезнью, даже знать тебя не желаю, видеть тебя не хочу, из жизни тебя вычеркиваю! Это безумие, так относиться к больному человеку.
Это примерно так же, как говорить о любом, даже нравственно опустившемся человеке. И мы не имеем ни малейшего права это делать. Поэтому мы должны научиться разделять самого человека и ту заразу, которая его омрачила и охватила, вот об этом сегодняшнее Евангельское повествование, так много нам говорящее.
И в эти особенные, святые, приближающие нас к Великому посту, дни, мы видим с вами, что самое главное в нашей жизни, это видеть себя, насколько мы бесконечно далеки от Отчего дома, из которого ушли своими страстями грехами, беззакониями, дурными поступками, но по милости Божией вернулись. И, наверное, мы можем о себе это сказать, потому что мы в храме Божием, значит, был в нашей жизни такой период, но мы, говоря сегодняшним словоупотреблением, мы пришли в себя, мы очнулись, мы поняли, что без Бога невозможно жить здесь на земле. И мы здесь, но вот другая опасность. Мы можем мало-помалу превратиться в старшего сына, то есть мы можем сказать: Господи, я ведь все исполняю. Как помните, в «Преступлении и наказании», Мармеладов, пьянчужка, говорил в своем знаменитом монологе, в трактире: «А вот придет Господь и всех рассудит, и праведников Он примет в Царство Свое, а потом выйдет и скажет нам, а теперь выходите и вы, пьяненькие, слабенькие, соромники, все выходите, тоже в Царство Мое зайдите, а праведники скажут, почто Господи, принимаешь их-то, этих пьяненьких и соромников, а потому, ответит им Господь, что ни один из них не считал себя достойным войти в это Царство.
Опасность наша в том кроется, что мы можем считать себя достойными Царствия Небесного, как считал себя достойным старший сын и потому оказался вне чертога отчего, хотя, впрочем, мы не знаем, может он раскаялся и зашел в дом. Ведь возможно, что как, бывает, когда какая-то мысль пронзит сердце, и он упал на колени подобно младшему брату и попросил у отца прощение.
Как бы мне хотелось, чтобы именно так развивались сегодняшние Евангельские события, что он зашел в дом и брата своего обнял, расцеловал его.
А может быть и ушел по той же самой дороге, по которой сегодня вернулся младший сын. Тоже так, знаете, швырнув дверью, так хлопнул, чтобы навсегда запомнили, и пошел, не оглядываясь. Это тоже одно из развитий сегодняшнего Евангелия.
Нам не об этом нужно думать, а о нас самих с вами, мы-то какие, вот об этом сегодня мы говорим, и об этом нам сегодня Господь, прежде всего, говорит.
А нам следует, откликнувшись на эти слова Божии, принять их в свое сердце и постараться свою жизнь изменить, и стараться за все быть благодарными Богу. Аминь.
